Грудой дел, 

суматохой явлений 

день отошел, 

постепенно стемнев. 

Двое в комнате. 

Я 

и Ленин — 

фотографией 

на белой стене. 

 Рот открыт 

в напряженной речи, 

усов 

щетинка 

вздернулась ввысь, 

в складках лба 

зажата 

человечья, 

в огромный лоб 

огромная мысль. 

 Должно быть, 

под ним 

проходят тысячи… 

Лес флагов… 

рук трава… 

Я встал со стула, 

радостью высвечен, 

хочется — 

идти, 

приветствовать, 

«Товарищ Ленин, 

я вам докладываю 

не по службе, 

а по душе. 

Товарищ Ленин, 

работа адовая 

будет 

сделана 

и делается уже. 

 Освещаем, 

одеваем нищь и о́голь, 

ширится 

добыча 

угля и руды… 

А рядом с этим, 

конешно, 

много, 

много 

разной 

дряни и ерунды. 

Устаешь 

отбиваться и отгрызаться. 

Многие 

без вас 

отбились от рук. 

Очень 

много 

разных мерзавцев 

ходят 

по нашей земле 

и вокруг. 

Нету 

им 

ни числа, 

ни клички, 

целая 

лента типов 

тянется. 

Кулаки 

и волокитчики, 

подхалимы, 

сектанты 

и пьяницы, — 

ходят, 

гордо 

выпятив груди, 

в ручках сплошь 

и в значках нагрудных… 

Мы их 

всех, 

конешно, скрутим, 

но всех 

скрутить 

ужасно трудно. 

Товарищ Ленин, 

по фабрикам дымным, 

по землям, 

покрытым 

и снегом 

и жнивьём, 

вашим, 

товарищ, 

сердцем 

и именем 

думаем, 

дышим, 

боремся 

и живем!..» 

Грудой дел, 

суматохой явлений 

день отошел, 

постепенно стемнев. 

Двое в комнате. 

Я 

и Ленин — 

фотографией 

на белой стене.